|
|
|
|
|
|
Эхо войны В КАЖДОМ СЕРДЦЕ, В КАЖДОЙ СЕМЬЕ ЖИВА ПАМЯТЬ О ГОДАХ ВОЕННЫХ День Победы над фашистской Германией — величайшая дата в истории минувшего столетия, величайший праздник, значение которого не оспаривается во всем мире и, наверное, никогда не будет оспариваться. 56 лет широко, торжественно, радостно он отмечается в нашей стране: в каждом городе, в каждом поселке, в каждой деревне. Это праздник и пожилых ветеранов, и их малолетних правнуков, которым — не будь Победы в сорок пятом, может быть, не суждено было бы появиться на свет. В Старой Руссе День Победы отмечался митингом на воинском захоронении. Казалось, полгорода собралось на Первомайской площади, чтобы в одном строю с участниками Великой Отечественной под красными знаменами, с которыми громили врага, пройти по городским улицам к месту митинга. Цветы, разноцветные воздушные шары, музыка духовых оркестров... Праздничная людская река текла по Соборной стороне до захоронения воинов, погибших за освобождение нашего города и района. Торжественный митинг открывает глава города и района Е. И. Рябов. Земляков приветствуют и поздравляют с великим праздником ветераны Великой Отечественной И. А. Проханов, М. М. Олисова, военком В. Т. Джумаев, от имени поисковиков экспедиции “Долина” обращается к старорусцам командир отряда “Кама” из города Краснокамска С. А. Сазонтов, от имени гостей города — С. Шамышева, дочь павшего на старорусской земле сына Казахстана Джагафара Таймурзина, страшные цифры звучат с трибуны. В годы военного лихолетья 7268 старорусцев ушли защищать Родину, а вернулись домой только 3174 — меньше половины. 306 деревень на территории района было стерто с лица земли, из трех тысяч домов в городе уцелело только десять. До сих пор численность населения не достигла довоенного уровня. Железным колесом Великая Отечественная прошлась по каждой семье. В каждой из них в День Победы вспоминают не вернувшиеся с поля боя отца, брата или сына, а постаревшие ветераны воскрешают в памяти своих погибших друзей. В апреле, перед празднованием Победы открывают свой поисковый весенний сезон поисковики экспедиции “Долина”. В Старую Руссу едут молодые ребята из всех уголков России, чтобы поднять и перезахоронить с почестями останки павших. Нынче перезахоронено на городском воинском кладбище 540 погибших воинов. Поисковики обнаружили тринадцать именных медальонов, три из них смогли прочитать, остальные “читает” экспертиза. Надеемся, скорбные списки без вести пропавших на нашей земле станут короче на тринадцать имен. Среди находок и боевая награда — орден Красной Звезды. По номеру ордена тоже можно выяснить, кому он принадлежал. Значит, “откроется” еще одно имя, и родственники погибших смогут приехать в Старую Руссу, чтобы поклониться праху дорогих людей. Как, например, врач из Казахстана Светлана Шамышева. Имя ее погибшего отца “открыли” тоже поисковики. Светлана Джагафаровна рассказывает: “Когда папа уходил на войну, мне было всего пять месяцев. Домой он сообщил с фронта, что по приказу Сталина выполняет важные задания, совершил уже два ответственных вылета. Перед третьим написал, что, возможно, не вернется и это письмо последнее. Так оно и случилось”. Долгие десятилетия Джагафар Таймурзин считался пропавшим без вести. Все эти годы мама Светланы и она сама уже не надеялись, что отыщутся следы мужа и отца. Но они отыскались, спасибо поисковикам. Нынче Светлана Джагафаровна — врач, генеральный директор ОАО “Санаторий Мойилды” — впервые приехала на землю, где пал смертью храбрых ее отец. И маленькую внучку Карину привезла. Теперь, говорит, и дорогу в Руссу знаю, буду сюда приезжать. Как сложилась ее жизнь? В целом удачно. Друг отца помог получить образование, стать врачом. Сын выбрал судьбу военнослужащего, пошел по стопам деда. Какая мечта? Чтобы больше не было войны, вдов, сирот. Как самое черное время своей жизни называет Великую Отечественную Леонтий Николаевич Туманов. В свои без малого 94 года он помнит до черточки боевой путь, жесточайшие бои, как, например, за деревушку Никитине в Новгородском районе. Отстаивая у фашистов это крохотное селеньице в полтора десятка домов, сложили головы полтысячи советских воинов. Помнит окружение, в которое попал, и “как в Ленинград пробирался болотами”... Помнит и утро Победы, когда, услышав соседский крик “ПОБЕДА!”, выскочил в коридор и от радости разрядил в потолок обойму пистолета... Война стала для молодежи его поколения школой мужества. Но не дай Бог, чтобы она вновь охватила страну. Зачем, по какой необходимости надо умирать людям, детям оставаться без отцов! Каждая война бессмысленна, и та, что закончилась 56 лет назад, и та, что сейчас идет в Чечне. Там тоже гибнут молодые ребята. Старая Русса уже потеряла около десяти своих сынов... К памятнику — арке с колоколом — восьмилетняя Леночка кладет букетик нарциссов. Она о войне знает мало. Но хорошо знает, что ни одного дедушки не было у ее папы Сережи. Один дедушка был партизаном и погиб при выполнении задания. Второй — танкист — сгорел в танке под далеким Сталинградом. Леночка рассказывает, что в семье хранятся награды маминого отца, который дошел до Германии, был тяжело ранен на самых подступах к Берлину. Умер он десять лет назад: сказалось тяжелое ранение. “Я не хочу войны, — говорит девочка, — не хочу, чтобы убивали, чтобы у людей было горе”. Мы тоже не хотим, все — от мала до велика. Потому и празднуем каждый год День Победы как самый светлый, радостный, святой праздник.
И. КОТЕНКО (газета “Старая Русса” № 61 от 12.05.2001 г.)
Конец декабря 1941 года. Немецкие войска, разбитые под Москвой, отступали к Новгороду, Старой Руссе. Немцы вывозили через Залучье, Ожедово, Соколово, Дретено советских военнопленных на Дно. Не помню число, но был конец декабря или начало января. Мороз. Вечером в нашу деревню Соколово прибыли несколько фургонов с военнопленными. Они беспокойно шумели в машинах. Жители, а это в основном женщины, подходили к машинам. Узнав в чём дело, уходили домой, и возвращались с хлебом, варёной картошкой. Бросали внутрь машин. Что там началось! Немецкие патрули отгоняли женщин от машин, угрожая автоматами. С наступлением темноты часть пленных советских солдат из машин поместили в часовню. Там хранилось сено моей сестры Анны. Остальных военнопленных оставили в машинах. Утром мы обнаружили умерших, замёрзших солдатиков, выброшенных из машин. Когда машины уехали, моя сестра пошла за сеном в часовню. Набирая сено, натолкнулась на тело. Солдатик! Живой! Парню сказала, что машины ушли. Мы решили, что парню надо помочь. Что делать? Решили, что надо переодеть в женскую одежду и выйти из деревни. Так и сделали: надели длинную юбку старухи, фуфайку, платок, в корзинку положили варёную картошку, хлеб. Теперь надо было провести солдатика через всю деревню, миновать патрульный пост около дома Ефимова Ивана, где квартировал какой-то немецкий офицер. Спросили у парня как его зовут, откуда он родом. Он был из Ленинграда, звали его Коля. Дали мы ему дубинку в руки, отправили с ним проводником сестрину дочку Валю (ей было 8-10 лет). Она взяла Колю-бабушку под ручку и пошла с ним из деревни. Мы остались в страхе ждать возвращения Валечки. Пришла! Вывела! А что дальше с Колей из Ленинграда было, – не знаем. Дай Бог, чтобы он остался жив. Войну я встретила молодой учительницей, только что окончившей педагогическое училище. Была эвакуирована из прифронтовой полосы во Владимирскую область, где работала в колхозе, в клубе и батальоне аэродромного обслуживания в санчасти.
Иванова Евдокия Александровна, 1921 года рождения.
Родилась я в Старой Руссе в 1925 году, когда началась война, мне только что исполнилось 16 лет. Жили мы на улице Возрождения, имели свой дом. Когда началась война, отца сразу же взяли в армию, а брат ушёл добровольцем. Остались с матерью горевать вдвоём. Первый налёт немецких самолётов на наш город мы встретили стоя в очереди за хлебом. Это было 5 июля, начали бомбить аэродром в авиагородке. Так начали посещать нас немецкие самолёты. 10 июля разбомбили вокзал, где люди ожидали вагоны для эвакуации, их всех смещали с землёй, некого было хоронить. Нам всё это время пришлось не выходить из окопов. Сидели и думали, что это всё скоро кончится. Но это было только начало. Самолёты стали прилетать каждый день, и нам пришлось уйти за город. Думали найти спасение в д. Мирогощи, но напрасно – самолёты нашли нас и там. И 29 июля нам пришлось вернуться в город. И то, что мы увидели, было очень страшно: город весь горел, было очень жарко. За один день было 29 немецких налётов. Это был какой-то кошмар: отступала армия, бежало мирное население, родители теряли своих детей, везде стоял крик, плач. Когда мы выбежали за Медниково, то случайно встретили своих соседей, и вместе с ними продолжили свой путь, который был длинною в 230 км. Из дома бежали 29 июля, а до Рыбинска добрались 25 августа, в основном шли пешком. Но на пути встречались добрые люди: не доходя до Кресцев, нас подобрала военная машина, посадили нас под брезент, и только мы тронулись, - появился самолёт. Мы все залегли в канаву, а самолёт начал стрелять, машину разбило вдребезги. Дошли мы до ближайшего села, и опять нас встретили добрые люди, натопили нам баню. Мы все намылись. Хозяйка приготовила нам ужин, поесть не пришлось. Мы все давились слезами, каждый, рассказывая о своём горе. Мы рассказывали о том, что сделали немцы с нашим городом, нашим домом. Из Рыбинска нас отправили в Горький, где мы и остановились. Поселились мы в деревне, где нам выделили пустой дом, на три семьи. Здесь мы научились всему. Летом и осенью работали в колхозе, научились пилить и колоть дрова. Зимой мама ездила по деревням, промышляла, – подшивала валенки, а соседка шила сельчанам платья. И всё это для того, чтобы заработать кусок хлеба, а иногда – крынку молока. И всё это время мы следили за сводками совинформбюро. Вот было радости, когда была прорвана блокада, и когда отогнали немцев от Пскова. Мы стали думать о доме. В 1943 году стало очень голодно, мы стали проситься ближе к дому, и нам дали пропуск до Калининской области. Остановились мы в городе Беженске, здесь стали ждать освобождения Руссы. Жили у хозяина как прислуга: мать пахала землю на лошадях; я топила баню, мыла полы, носила воду и дрова, ездила в лес готовить дрова. И всё это ради того, чтобы не умереть с голоду. В деревне жила женщина, она работала проводником на поезде, часто ездила до станции Дно. Мы ходили к ней узнать, что слышно о Руссе. И однажды она сказала, что от города остались груды кирпича и воронки. Нам хотелось увидеть всё это своими глазами. И в апреле 1944 года мы вернулись в свой родной город. Это было что-то страшное – всюду развалины, от нашего дома ничего не осталось. Мы поселились в бункере, где жили наши знакомые. Бункер заливался водой, её вычёрпывали каждый день. Мы стали ходить по полям у Сомровой Рощи и выкапывать из земли доски и шпалы, чтобы построить времянку. Так мы и стали жить в ней, дожидаться, когда кончится война. Осенью ходили за клюквой в Отвидно, много людей подрывалось на минах, но меня Бог хранил. И вот сейчас я часто думаю, как же быстро я повзрослела, уже с детства я понимаю, как тяжело достаётся кусок хлеба, а юности, считай, у меня и не было, и виновата в этом конечно война.
Сергеева Клавдия Григорьевна, 1925 года рождения.
Когда началась война, мне было 11 лет. Я жила в большой семье, нас у мамы было восемь человек. Деревня Морильница наша была очень большая. Немцы ещё не пришли, нас стали эвакуировать в Сибирь через Ловать. Приехали мы в деревню Ожедово, дожидаемся своей очереди, когда нас переправят через реку. Пока ждали, налетели немецкие самолёты и разбомбили паром. Мы спрятались в лесочке у болота и жили там. Лето было очень жаркое и сухое, воды было не найти, так в болоте изо мха выжимали воду. Решили всё же вернуться домой в свою деревню. Некоторое время жили за деревней Иловец, там, в пригорках были вырыты окопы. Тут чувствуют старшие, - наступило затишье. Стали опять в родную деревню пробираться. Пошли домой через деревню Большие Боры. Тут мы впервые увидели немцев. Это был июль. До сих пор помню, как нас измученных, грязных окружило несколько солдат, холенных, рукава засучены и хохочут, указывая на нас: “Матка, филе, филе?” (сколько). Гогочут, что столько нас у мамы много – восемь ребятишек. Было страшно очень, но они нас не тронули. Пришли мы домой. Несколько раз наша деревня переходила из рук в руки: то немцы в деревню войдут, то советские солдаты. В августе немцев отбили. От снарядов загорелась деревня. Жители побежали за озеро, лежим за завалом. Стреляют со всех сторон. От пуль трава шевелится. Как затихнет всё немного, бежим дальше. Вышли как-то на дорогу, а там немцы. Отправили они нас в свой тыл в Тулеблю. Страшно всё это вспомнить. Голодно, спасибо деревенские приносили кое-какую еду. Немцев прогнали наши войска, опять двинулись мы домой. Дорогой попали под бомбёжку, мама наша кричит: “Ложитесь в канаву!”. Бог всех сохранил. Пришли домой, а от дома одни закопчённые камни, да в огороде стоит телега. С этого и начали жить. Всю войну работали, немцы строили дорогу, мы и маленькие, и большие ходили дробить камень, рубить кусты. Нас патрулировали немецкие солдаты, с автоматами. Так и жили под автоматами до 1944 года, до освобождения. Горько и больно вспоминать. А фотография эта 1941 года, немецкий офицер всё ходил с фотоаппаратом и меня с сёстрами и подружками сфотографировал. Дети есть дети, война идёт, а мы смеёмся, видно часок весёлый такой выпал.
Венедиктова Наталья Александровна, 1930 года рождения.
Мне было 10 лет, когда началась война. Жили мы в деревне Чернышово Нагатинского сельсовета Старорусского района. Вместе с мамой и старшим братом до 1943 года там и жили, в окопах на берегу реки. Потом немцы нас выслали в Солецкий район в деревню Сомино. Когда мы туда приехали, то увидели, что люди живут там спокойно, сажают огороды, как будто и войны нет. Затем нас увезли в Латвию. Меня с мамой взял в работники хозяин, и жили мы у него на хуторе на окраине города Кокнус. А мой брат был у другого хозяина за 12 км от нас. Хозяева относились к нам хорошо, ели мы за общим столом вместе с ними. Я пасла коров, а мама работала подсобным рабочим. Прожили мы там не долго – полгода. Однажды хозяину сказали, чтобы он привёз нас в волость. Поместили нас в школе, здесь был и мой брат. Затем немцы стали отбирать тех, кто им подходит для работы. Как сказали, что повезут в Германию, мы стали плакать. Немец достал пистолет. И тогда мы замолчали. Погрузили в товарные вагоны, и повезли в лагерь. По дороге нас обстреляли партизаны, потому что не знали, что немцы везут людей. Когда приехали в Германию, нас выгрузили на станции. Вещи покидали на машины, а нас погнали пешком. Недалеко от города Готингем, а поле стоял военный завод, а вокруг концлагерь, вокруг в 12 рядов колючая проволока высотой в 3 метра. Жили мы в бараках по 18 человек, спали на нарах в три этажа. Там нам выдали робу и колодки с брезентовым верхом. Стали работать на заводе. Мама работала по 12 часов, с 6 утра до 6 вечера, а я 6 часов, т. к. была малолеткой. Работала я токарем на станке. Мы голодали. Ели баланду (брюква и отруби), и давали 300 г хлеба на день. В лагере заболели у меня ноги – пошли чирьи. Я не пошла на работу, и не пошла к врачу. Тогда меня посадили на три дня в карцер (бетонные стены, а сверху рамка). Людей в лагере наказывали часто, давали 25 ударов плетью. В лагере мы были больше года. Когда к лагерю стали приближаться войска, немцы бежали, бросая всё. Мы остались за колючей проволокой. Лагерь бомбили. Многие ходили в брошенные немецкие дома за едой. Наедались и умирали. Вскоре нас освободили американцы. Они нам дали еды: галет и шоколада. Американцы почти сразу отправили нас к русским, за 100 км через Эльбу. Мы все выжили, но вернулись домой только в августе 1945 года. Город был весь в развалинах, вместо вокзала – барак. В Руссе мы не задержались, сразу поехали в родную деревню. Дома нашего не было, тётка моя посадила огород, а жить мы стали в окопах. Постепенно жизнь налаживалась.
Родионова Раиса Дмитриевна, 1931 года рождения.
Деревня наша называется Ясная Поляна, Орловской области. Бои в нашей местности шли страшные. В 1942 году армия наша отступала. Шли через нашу деревню колонной: солдаты, офицеры. Женщины выбежали кто с чем: с молоком, хлебом, картошкой, суют им в руки, плачут. Армия эта уходила через лес и болото, чтобы к другой деревне выйти, и на немцев не попасть. И только из леса выходить стали, а там уже фашист со всем оружием. Говорили тогда у нас, что предатель выдал, где армия из лесу выйти должна. Лесок то наш в низине, а немцы, напротив, на холме со всех сторон, не уйти, не скрыться им было. Всех-всех наших покосили, снопами лежали люди. Проходит дней десять: пока бои шли со всех сторон, и немцы погнали всю деревню хоронить солдат наших. А в деревне-то женщины с детьми, да старики. Мать меня взяла с собой (мне десять лет было), боялась одну дома оставить. Когда увидели солдат мёртвых, – стон поднялся. Сначала яму большую вырыли, а потом стали туда людей скидывать. С нами была сестра матери – моя тётя, она учительницей до войны работала. Так вот она у одного офицера медальон взяла, т. е. патрон железный с адресом, фамилией. И хранила потом всю войну. Как засыпали солдат, остался холм широкий. И ничего больше. Летом, когда трава выросла, на этом месте трава такая была – выше человека, на крови людской взросшая. Тётя после войны по адресу этому послала письмо: так, мол, и так, схоронили вашего мужа и отца, в братской могиле. И жена его, офицера того, приезжала. Показали ей место, где схоронены солдаты наши, а памятника ещё не было. А на этом месте – рожь посеяна была. Ходила она в сельсовет, ругалась очень: Как же так! На людях да рожь сеять!”… Ну потом, через несколько лет памятник поставили там, и церковь рядом выстроили. Ведь сколько народу полегло – не счесть, и не знают, кто там лежит, кроме одного того офицера…
Кострикина Мария Ивановна, 1934 года рождения.
Моя война началась 26 июня 1941 года. Дали на сборы 1 час. На “летучку” мы опоздали. Вернулись обратно в военкомат. Приписали меня к госпиталю, который располагался в курорте (я работала в первом корпусе). Из всей войны самый страшный для меня день – 5 июля 1941 года. Это была первая бомбёжка города, привозили к нам в госпиталь одни головешки порой. Обгоревшие люди стонали: “Сестричка, помоги!”. А мы зачастую, что и могли, так полить ожоги рыбьим жиром. С 26 июня по 13 июля работники госпиталя были на казарменном положении. Нас не выпускали никуда. Сколько было работы! Бывало, если окажется небольшая передышка, ведущий хирург скажет: “Ложитесь, девчонки, поспите чуток”. Тут же сунемся и замертво уснём. На семи фронтах побывала: и на Волховском, и на Ленинградском, и на Калининском… Всех уж и не упомню. И всё работала в госпиталях. Так мне “везло”, что раненные попадались очень тяжёлые. Помню, в Крестцах наш госпиталь был (4 км от железной дороги), носили раненных на носилках. Раненные лежали на льняной тресте, привезут, сгрузят их, и ждут бедненькие. Когда очередь до них дойдёт. Много очень было раненных, не успевали. В 1944 году уезжал наш госпиталь из Крестец, так мы, работники госпиталя, госпитальное имущество увозили на санках. Бывало приедешь на новое место, а места для госпиталя подходящего нет. Приходилось устраиваться, где придётся. Во Пскове приспособили под госпиталь конюшню, в Луге – свинарник. В Сольцах приспособили заброшенный дом. Раненных я любила и жалела. Раненные и офицеры звали меня “мамочкой”, я была очень строгой. Победу я встретила в Эльбинге (Восточная Пруссия). Демобилизовалась в 1946 году, после победы над Германией, меня отправили на Дальний Восток. Имею награды: “За Победу над Германией”, “За Победу над Японией”.
Иванова Евгения Ивановна, 1911 года рождения.
Когда к нам в деревню Городцы пришли немцы, мне было 12 лет. Очень хорошо запомнила этот день. Это было 28 июля 1941 года. В этот день мы собирались покинуть деревню, т. к. наши части спешно отступали. Но нашим желаниям было не суждено сбыться. Где-то к полудню на деревню обрушился шквал огня. Загорелось несколько домов, но никто не обращал на это внимания, люди искали спасения, кто, где мог. Мы укрывались под берегом реки. Придя в деревню, немцы, установили свой порядок. Был введён комендантский час. Из дома нас выселили. Нам ничего не оставалось, как поселиться в баньке. Лишились мы и всей живности. Бабушка попыталась спасти хотя бы поросёнка, облила его из туалета, но и это не остановило немцев. Не гнушались они и вещами, посудой. Всё самое ценное отправлялось в Германию. Для всего населения нашей деревни немцы ввели трудовую повинность. С приходом зимы немцы отправили нас на расчистку дорог. Однажды я уклонилась от этой “почётной обязанности”. И тогда вышло распоряжение - высечь меня на площади. Спасло меня только то, что в нашей деревни жила немка, не помню её имени, а фамилия её была Клядт, с её сыном, Володей, я училась в одном классе. Она и спасла меня от этого жестокого и унизительного наказания.
Олина Степанида Самуиловна, 1927 года рождения. В 1941 году наша семья была эвакуирована из Старой Руссы в Горьковскую область. Там я работала воспитателем в детском саду. В 1943 году меня мобилизовали в армию. Хотели взять, как имеющую среднее образование девушку, в отряд аэростатного заграждения, но я не прошла комиссию из-за болезни сердца. И попала я в Москву на курсы Главного управления продовольственного снабжения Красной Армии (ГУПСКА). Одели мне форму, и сняла я её только после окончания войны. На курсах было очень тяжело, командовали нами тоже девушки, но очень строгие. Только и слышались их команды: “Встать! Шагом марш!”. Порой не успевали толком поесть - раздавались очередные команды, и мы срывались с места. Меня всегда хвалили и за строевую подготовку и за внешний вид: “Курсант Иванова всегда хорошо заправлена!”. А у одной девушки – курсанта Дуси до чего всё плохо получалось, прямо горе с ней. Пришло время идти в поход. 43 км в полной боевой выкладке. Не все выдерживали, ведь идти в колонне очень тяжело. Сапоги кирзовые, портянки одевать я не умела. Первый привал – я сняла сапоги, – а там кровавый пирог. Замполит увидел, обернул мне так ловко ноги портянками, как носочки получились. Поход мы закончили хорошо, а главное отличились мы, девушки маленького роста, а рослые не все это первое испытание. Нас стали называть “гвардейский” взвод. Второй поход – 47 км. Те же тяжёлые условия. Но мы старались. Окончила я те курсы почти на “отлично”. Потом нас курсантов-отличников посадили на теплоход “Лермонтов” и отправились мы в город Кинешму на курсы офицеров. После курсов я попала в 11 армию 3-го Белорусского фронта в учебный пулемётный батальон. Вскоре батальон отправили на передовую, а нас, девушек, в 536-й отдельный автобат 48-й армии. Здесь часто были передислокации. В основном по ночам. Нас, девушек, распределяли по машинам, сопровождать. Бывало, шофёр скажет: “Лиля, запевай!”. Это чтобы он не уснул за рулем. Я знала много песен, особенно детских (я ведь в саду работала до войны). Обо мне прошёл слух, что я хорошо пою, водители стали требовать меня в рейс, наперебой. В автобате я заболела малярией (это в Белоруссии). Лежала я в палатке, уже отказывалась от еды, ноги не ходили. Девочки пожаловались замполиту, что Лиля есть отказывается. Он пришёл, посмотрел и сказал, что если не буду есть, он меня отнесёт к капитану Василенко, в его палатку. Я испугалась, принялась насильно есть, и стала поправляться. Встала на ноги. Тяжело женщине в армии, обмундирование приходилось перешивать, карабин всё время надо было носить при себе, чистить регулярно. Война закончилась. Победу я встретила в городе Эльбенге. Там я повстречалась со своей сестрой Евгенией, которая тоже прошла всю войну с госпиталями. Имею награды: “За взятие Кенигсберга”, “За Победу над Германией”, юбилейные награды. Иванова Еликанида Ивановна, 1915 года рождения.
|
|
